Этот дом часто навевал на нее довольно противоречивые чувства. Он манил и отпугивал. Почти как его хозяин.
В кабинете прочно стоял запах старины. Книги, стол, кресла, даже торшеры. Иногда Шании казалось, что дотронься она до чего-нибудь здесь, и оно пылью осыпется на пол.
Ее оставили одну. Хотя ее могли и не провожать. Шания крепко сжимала пальцами ошейник Жака, не давая тому ступить и шагу в сторону, прекрасно зная, что где-то шакалят наученные убивать псы. И только в кабинете она ослабила хватку. Впрочем и сам Жак не торопился отходить от хозяйки. И Ульяс. Он шел за ней. Подталкивал своим присутствием, укреплял в ней стремление.
- Я скажу ему только в крайнем случае. – ответила на заданный ещё в машине вопрос, когда они остались в кабинете одни. Все равно ребенок вряд ли сможет сыграть какую-то ключевую роль во всем этом. По хорошему счету Эрьяну будет плевать. Во-первых, надо будет доказать, что ребенок его. Во-вторых, предоставить доказательство того, что аборта уже не сделать. В-третьих, он их просто напросто не любит. Но может быть отношение к своему собственному его изменит?
Шанию продолжало бить мелкой дрожью. Одной рукой она по прежнему сжимала куртку, накинутую на плечи. Бейсболка осталась забытой на заднем сидении такси. Хвост растрепался. И сама она как-то помялась, перестав быть напряженно-натянутой и холодной. Мягкая, несчастная и напуганная, почти прозрачная от бессилия.
Ульяс тяжело опустился на небольшой диван.
Шания подняла глаза и наткнулась взглядом на мертвую голову оленя. Стеклянные глаза. Мертвые глаза. Мрачность ассоциаций с некогда веселым и ярким для нее миром – пугала.
Шаги Йорика она отличила сразу. Тяжелые и уверенные. Он бы даже по эшафоту ступал бы с такой же невозмутимостью. Они чуть перебиваются – хромает. Распахнутая дверь. Короткий взгляд и молниеносное движение.
Прижаться всем телом, судорожно втянуть ртом воздух и вцепиться в него мертвой хваткой. Как питбуль, которого можно оторвать от жертвы лишь с куском ее плоти. Обнимать, пытаясь отдать ему все свое тепло, чтобы понял без слов. Сам. Без объяснений. Чтобы до него дошло.
И не дать говорить. Не дать первому вымолвить и слова. Перебить, обхватывая дрожащими пальцами его щеки и отчаянно вглядываясь в его потухшие глаза.
- Не делай этого, Эрьян. Останься со мной. Забудь обо всем, снова начни жизнь заново. Отвернись от своего страха, и смотри только на меня. Слышишь? Не поворачивайся ко мне спиной! Никогда не поворачивайся. Смотри на меня. Ненавидь, используй, но не покидай. Мы связаны, намертво, цепью. Сквозь ребра, сюда – она ткнула его пальцем в грудь. В сердце. – Ты не разорвешь. Я все равно буду с тобой. Всегда с тобой. Я убью ради тебя. И эту мразь, и его людей. Я буду идти по трупам, защищая тебя. Только не уходи. Не уходи один. Возьми меня ссобой. Я защищу. Я помогу. Не бросай, пожалуйста, не делай глупостей. Ты безумец, я знаю. Я люблю тебя таким. Диким и глупым. Отчаянным. Но не исчезай. Если ты исчезнешь – я умру. Я уже умерла. Не могу без тебя. Без тебя пусто и дико. Без тебя плохо. Совсем плохо. Холодно, мрачно и страшно. Ты мне нужен. Как воздух, как вода, как Солнце. Не уезжай никуда. Забудь обо всем. Давай начнем все заново, вместе. Брось все это. Начни жить. Я помогу. Я тебя никогда не брошу. Как бы ты меня не отталкивал. Останусь. Я буду с тобой, только не уходи от меня.
Она шептала, вздрагивая и безумно глядя в глаза. Содрогалась, плакала, не чувствуя слов. Ее начинало тошнить, она перестала ощущать течение времени, забыла о Ульясе и том, где она находится. Только Он. Его глаза, его щеки, руки и тихое дыхание.

Сейчас она его совершенно не боялась. И не понимала. Совершенно не понимала. Она, которая обычно читала своего Йорика с полуслова, понимала любой его жест, любое его желание.
Шания не видела смысла в его словах. Не видела желания в его глазах. Желания, чтобы она в самом деле ушла. Он же дурной. Глупый, совсем глупый! Он же надеется, что его кто-то остановит, что кто-то отрубит от него ту тьму, что окутала его сердце за все эти годы. Так почему он не примет этого? Почему снова, раз за разом отталкивает?
Почему нельзя? Кто сказал, что нельзя? Опять решил сам? Вот так, запросто. Просто сам решил, что нельзя. Всю жизнь было можно, а теперь, на тебе – нельзя.
Пусть они поссорились. Но это же просто ссора. Да, большая и шумная, полная обидных и ранящих слов. Но она была в прошлом. Все закончилось.
Можно иначе. Можно. Ребята в лепешку расшибутся, чтобы что-то придумать, чтобы помочь, защитить. И она вылезет из кожи вон. Они уедут, сменят имя. Увезут Доминику...
Она никуда не поедет.
Шания замотала головой, забормотав: «Нет. Нет. Нет.» и крепче обняла Йорика, прижимаясь щекой к его щеке. Мягкая кофта под ладонями. Она чувствует как бьется его сердце. Ему тоже больно, ему тоже тяжело. Зачем же он сопротивляется? Он убивает. Медленно, тупым ножом, рассекая, оставляя глубокие рваные раны. И на себе, и на Шании.
Ульяс говорил все правильно. Она – его самое мощное оружие. Самое верное, которое не даст осечку, которая припрет к стенке каждого, кто посмеет прикоснуться к ее мужчине.
- Я не брошу тебя, никогда. – снова зашептала она, прижимаясь губами к его уху, к щеке, к губам. Коротко и горько. Ее руки лихорадочно шарят по его плечам, цепляясь, словно она тонет и он – единственное, за что может держаться, что может ее спасти. Или наоборот. Она держит его, держит над пропастью, в которую он так, дурак, стремится упасть. – Никогда, слышишь? Никогда. Не едь туда, останься со мной. Не бросай. Не бросай!
Это доходит до исступления. Она словно читает мантру. Ноги слабеют, Шания почти висит в мягких объятиях Эрьяна, а кожа плавится под одеждой. Там, где лежат его ладони. Павится и тут же покрывается ледяной коркой. Больно и страшно.

- Что у тебя было схвачено? – отозвалась Шания сразу, как только Ульяс замолчал. Она сидела на диване, уставившись пустым взглядом перед собой и бездумно поглаживая макушку Жака. Странное чувство. Будто бы она сидит в театре, где-то на балконе, почти что спрятавшись за тяжелыми красного бархата шторами и наблюдает за странным представлением. Наблюдает, и лишь отчасти участвует, просто сопереживая героям.
Голос у нее оказался совсем хриплый, как будто и не ее вовсе. Сжатый и слабый, но тут же начавший крепчать, приобретая привкус металла.
- Что у тебя было схвачено? Давно это все распланировал? Сломать мне жизнь, выкинуть, как ненужную вещь, отработавшую свой срок, согласно инструкции? Бросить ребят, даже не попытавшись поговорить с ними? Оставить Доминику и свою сестру? Пусть обе мучаются и убиваются по непутевому дядьке, исчезнувшему черт знает в какой подворотне Швеции? Нашел хороший выход? Повесить на меня клуб, даже не спросив – хочу ли я? Решил упростить жизнь? Да, конечно, сдаться в руки какому-то уроду, сделавшего тебя калекой – самый простой выход, ничего не скажешь. Принести себя в жертву ради кого бы то ни было? Ради кого? Ради меня? – она метнула взгляд на Ульяса. – Думаешь, мне нужна его защита? Если захотят убить – убьют и меня, и ребенка, и Доминику, и даже моих родителей.. чисто так, на всякий случай. Мне твои жертвы не нужны. Решил закопать себя заживо? Похоронить? Вперед! Флаг тебе в руки и гармонь на шею! – она как-то внезапно оказалась рядом с креслом Эрьяна, а ладонь обжигающе ударила его щеку. Необъяснимый рефлекс. Его хотелось ударить, встряхнуть, выбить всю ту дурь, которую он впечатывал в себя на протяжении долгих лет. – Я отказываюсь принимать такую жертву. МНЕ от этого легче не будет. Мне БЕЗ ТЕБЯ жизнь малиной казаться не начнет. МНЕ без тебя будет больно. Так что слушай сюда, Эрьян Никлас Берггрен! Ты остаешься здесь, в Финиксе. Ты не отрываешь своей задницы от этого кресла до тех пор, пока я не рожу ребенка, пока ребенок не вырастет и не пойдет в школу. А потом можешь валить хоть на все четыре стороны, ты понял? Не собираюсь я в тридцать лет (округлила) становиться матерью-одиночкой с неподъемной ношей ночного клуба на плечах! Закатай губу, Йорик. Неси ответственность за то, что натворил месяц назад, а не за то, что случилось много лет назад в чужой стране.

Восторга Эрьяна она не разделяла. Может быть, при других обстоятельствах, но не сейчас. Он думает, что - все? Закончилось? Мир, дружба, любовь? Возможно, но саму Шанию сейчас уже трясет только от сдерживаемой злости. Видимо сильный стресс всему виной – это как прыгать из ледяной воды в кипяток, и наоборот. Пробирает аж до самых костей.
Присутствие же Ульяса все так же подстегивало Шанти к воспитанию своего Йорика.
- Ребенок будет у меня. – сухо проговорила она, удивленно глядя на прям расцветшего Эрьяна. Ещё чуть-чуть и у него на макушке вырастет целая клуба разноцветных маргариток. – И моему ребенку нужен супер-отец, который знает цену жизни и не убегает от трудностей. Справишься – милости прошу. – и все-таки на губах появилась слабая улыбка, которая тут же затерялась за серьезным взглядом карих глаз.
Мур как-то очень резко остыла. Исчезло то чувство страха, которое заставило ее прижиматься к Эрьяну и умолять. По сути – превратить себя во всхлипывающую тряпку. Унизительно, даже перед ним. Она всегда была сильной, и кто бы мог подумать, что ее сломает ее же собственный мужчина. Хотя, ей всегда что-то на это да намекало. Всегда ломал ее медленно, не торопясь, надламывал может даже и не нарочно. Глаза болели, в висках пульсировало недавнее жгучее чувство отчаяния и готовности лечь под валик катка. Шания отошла от все ещё сверкающего Йорика к бару.
- Забудь, все что видел. – с неприкрытой угрозой выдавила из себя Шания, полуобернувшись у Тому и притягивая к себе по лакированной поверхности открытой дверцы бара пустой пузатый стакан. – Коньяк.. коньяк. – руки все ещё шли ощутимой дрожью. Откупорить бутылку и налить немного коньяка в бокал оказалось просто непосильной ношей. Шания пролила коньяк на поверхность дверцы бара и на себя, тихо поворчала.
Она израсходовала все свои силы. Совершенно опустошена и не в состоянии вымолвить и слова. Сжимая бокал, до середины заполненный коньяком и создавая внутри него подобие маленьких цунами, Шания отошла к дивану и тяжело опустилась в самый его угол, уперлась локтем в подлокотник и закрыла ладонью глаза.
Вся ситуация напоминает сюжет дешевенького боевичка. Любовь, обман, ненависть, риск, и то, что убирает все эти факторы в считанные минуты – ребенок. А ведь тот, что «в брюхе» даже не представляет того, что он, ещё даже не будучи человеком вершит судьбу как минимум двоих. Мирит и дает надежду. Бред, никогда бы не подумала, что в жизни такое случится. По крайней мере не в ее. Хотя именно ее жизнь больше всего походила именно на фильм. В котором героиня отказывается от собственной жизни и своих жизненных принципов, полностью отдавая себя Демону.
А этот демон сейчас радуется, как ребенок. Хотя судя по рассказу Ульяса и недавним намерениям самого Эрьяна – радоваться совершенно нечему.
Всем своим видом Шания напоминала самое несчастное существо на Земле, если не во всей Вселенной. Она снова завернулась в куртку Ульяса, нарочно старалась не смотреть на Эрьяна, хотя именно сейчас ей как никогда было необходимо понежиться в его объятиях и успокоиться. Ее трясло, ей было холодно и снова начало тошнить. Как бы выбраться из всего этого кошмара.
А пока что пусть они говорят сами. А она помолчит.
Жак запрыгнул на диван и растянулся рядом с Мур, пристроив свою большую голову на коленях хозяйки и уткнувшись носом ей в живот. Они вместе в унисон тяжело вздохнули.

Отредактировано Shania Moor (2012-08-19 20:11:55)