Все знают, как оно работает: мужчина, женщина и потом дети. Про грустную историю матери Диего говорить нет смысла, просто она четыре года воспитывала сына в одиночку. Потом была младшая школа, где до поры до времени наш герой был совершено обычным, обычнее просто некуда, ребенком. А потом на десятилетие один из дядюшек преподнес малышу документальный фильм «Вудсток. Три дня мира и музыки». После этого Диего перестал быть обычным ребенком, став ребенком цветов. Вот с этого-то и начинается настоящая история нашего героя. После пятого просмотра фильма, мальчик решил, что пора — вот оно время, когда ему надо перестать смотреть на это извне и посмотреть изнутри. Разочарование, которое постигло его, когда мать заявила, что следующий «Вудсток» возможно пройдет только через восемь лет, чуть не прервало всю необычность, однако Диего не был бы собой, если бы не оправился от этого потрясения за несколько минут и жизнерадостно не выдал бы, что тогда он поедет на другой фестиваль. Разумеется, одного его никто пускать не собирался — если на то пошло, его вообще, никто пускать не собирался, — поэтому с того дня утро Диего начиналось с того, что малыш обзванивал всех родственников, которых видел хотя бы раз в жизни и предлагал им свозить его на ближайший фестиваль. Охотников было немного, но он настолько задолбал всех своими утренними звонками, что в итоге семейный совет постановил, что расплачиваться за слетевшего с катушек ребенка нужно виновнику подобного поведения — тому самому дядюшке, который подарил запись. Хорхе, так его звали, был не против, это точно, просто его никто не мог найти, так как в те дни еще не было сотовых, по которым легко можно было связаться с любым дитем цветов, в какой бы точке страны он не ловил попутку. Так еще добрых полгода родственники терпели телефонный террор, защищаясь, как только умели — выключая телефон, подстроив режим дня, чтоб малыш их будил, или просто выбросив ненавистный аппарат к чертям собачьим, только бы больше не было этой утренней трели и жизнерадостного «вы еще не передумали свозить меня на фестиваль?». А через полгода объявился Хорхе, который примчался с другого конца страны, после одного неосторожного звонка домой. Хорхе мигом прекратил телефонный кошмар, пообещав Диего, что возьмет его с собой этим же летом. Так как до лета оставалось не так-то и долго, на том и договорились.
Летом Диего побывал-таки на фестивале, уехав туда просто ребенком цветов, а вернувшись пьяным художником, с травкой, спрятанной в красках. Травку, надо отдать ему должное, он стойко хранил и не потреблял аж до тринадцати лет, а вот с художествами все было куда проще — оказалось, что девушка, которая заставила его рисовать, а потом подарила краски, была чуть ли не перстом судьбы. Потому, что рисовал Диего божественно. А когда курил, рисовал еще божественнее. А если закидывался, то то, что он рисовал можно было относить к пророческим картинам, ужасающим своим содержанием и восхищающим своим исполнением. Правда, ничего из того, что было нарисовано под колесами, так и не сбылось. Но это и к лучшему, если вспомнить какие библейские картины выходили из-под его кистей.
Успешно окончив школу, в которой Диего подторговывал травкой, он подал документы в художественный и, легко поступив, радостно принялся пропускать занятия. Пропуски, конечно, на его репутации хорошо не сказывались, но, в общем-то, юноша был талантлив, смеклив и быстро догонял все, что пропускал, колеся по стране автостопом. Однако, вопреки бытующему мнению о нищете детей цветов, Диего очень даже прекрасно мог себя обеспечивать, продавая картины или рисуя портреты, тем более ему не много надо было для счастья. К восемнадцати годам подобным нехитрым делом он заработал на свою мечту и, прихватив с собой побольше бумаги и красок, отправился покорять Вудсток’89. И быть ему обычным фестивалем, если бы в толпе не мелькнула копна шикарнейших черных волос, которые струились по плечам, подобно змеям. Нет, девушку — носительницу волос, Диего не заметил, ему, по правде, было глубоко плевать на нее, его больше волновало то богатство, которым украшена ее голова. Потратив несколько часов, чтоб найти эти волосы, которые он не смог сразу остановить, так как сложно было пробираться через толпу, Диего совсем пропал. Девушка оказалась не просто счастливой носительницей восхитительных волос, но и обладательницей самых прекрасных глаз, которые только могли появиться на этой земле. В общем, можно тут еще долго описывать, почему Эстель была самой-самой, но можно просто ограничиться констатацией того, что Диего влюбился. Влюбился сильно и серьезно. Все оставшиеся дни фестиваля он только и делал, что рисовал ее, рисовал, рисовал и прерывался только на то, чтоб заняться с ней любовью, поделив колесо на двоих.
Приехав с фестиваля, Диего быстро и решительно накопил денег, сделал своей музе предложение и перевез ее в съемную квартиру. Вместе со свободой, он потерял страсть к автостопу, перестал продавать травку, перестал бесцельно пачкать бумагу и вовсе посерьезнел настолько, будто повзрослел на добрый десяток лет. А он и правда, очень повзрослел, поняв, какая теперь на нем ответственность: не только за себя, но и за самое прекрасное и нежное создание на земле. Поэтому, взяв себя в руки, Диего устроился на одну работу, в свободное время рисовал на продажу, и перестал пропускать учебу. Ему было невероятно сложно заставить себя собраться, но он сделал это и, в итоге, даже влился в ритм. К тому же, сообщение о том, что Эстель беременна зарядило его новыми силами, дав толчок стараться еще упорнее. Так к одной постоянной работе прибавилась еще одна, а к двум людям прибавился еще один человечек.
К двухлетию сына, Диего ничего ему не подарил, решив, что лучшим подарком будет тот, который сделает сына счастливым потом, а не какие-нибудь паравозики, которые он итак ему купит, даже без повода. Поэтому именно в день рождения сына, Диего, наконец, решился и, вложив все свои деньги в одно маленькое дельце, принялся работать над ним. И только в день появления на свет второго ребенка — дочери, Диего открыл Эстель свою маленькую, процветающую тайну. Дохода от дела было не так много, чтоб на него можно было прокормить семью, но достаточно, чтоб купить сыну несколько внеплановых бесповодных паровозиков, а еще пару новомодных барби для дочери. А вот к рождению второй дочери, дело совсем пошло в гору и через еще год, к рождению третьей дочери, полностью обеспечивало всю семью.
И все было бы хорошо: со временем деньги перестали быть темой, на которую стоит говорить, был куплен хороший дом, дети росли и хорошели, старший даже стал самостоятельным, только вот у Диего начало срывать крышу. Обычно он не заглядывался на девушек, но пришедшая на смену брату молоденькая прелестница к чертям отправила все рамки и границы, которые были у порядочного сеньора Ривера. Изменив жене один раз, Диего не особо задумывался, второй раз — тоже, но когда его потянуло рисовать свою молоденькую любовницу, он понял, что это предел. Разорвав отношения с девушкой и выдав ей солидную рекомендацию, с которой ее не принял бы на работу только идиот, Диего съездил в отпуск в гордом одиночестве, проветрил голову и вернулся домой с новыми силами, без сожалений и чувства вины, полностью сосредоточившись на любви к своей прекрасной супруге. Он слышал, что бывшая любовница отправилась куда-то в сторону Голливуда, покорять Америку, и, в общем-то, ему было полностью плевать. Он искренне желал ей удачи, она заслуживала чего-то стоящего в этой жизни. Хотя бы потому, что с пониманием отнеслась к их разрыву и не стала докучать приставаниями. Сказать, что Диего был благодарен ей — ничего не сказать.
Безоблачное небо счастливой жизни начало омрачаться недавно, когда в город пожаловала съемочная группа. Идиотов среди зачинщиков не было, поэтому неудивительно, что бывшая пассия оказалась в команде и, видимо, понабравшись дури от светских львиц, кошек и прочих «очень элегантных и грациозных» животных, вздумала возобновить общение. Чего именно хочет от него бывшая любовница, Диего не знает, но, если честно, он бы все отдал, только бы никогда этого не узнать. И чтоб жена не узнала. И дети, дети, разумеется!

- Вздор! – махнув рукой, оповестила женщина, - если в Круге нет магов крови, значит, ты плохо ищешь, Орсино.
Ну, разумеется, подумал маг. Он немного покачнулся: ноги стали ватными и отказывались держать владельца в вертикальном положении. Мотнув головой и зажмурившись, мужчина попытался собраться. Собраться получилось. Даже более чем:
- Мередит! – последние месяцы храмовница была просто невыносима. Она не только медленно сходила с ума, становясь все более и более агрессивной, она начинала видеть угрозу во всем. А если угрозы в чем-то и не было, то она заставляла подчиненных найти или сделать эту угрозу и уничтожала ее с особым удовольствием. – Нет в этом треклятом Круге малефикаров, очнись! В этом Круге уже магов-то толком нет, а ты говоришь о магии, которую не каждый может выучить! Ты, вообще, когда-нибудь задумывалась о том, что нужно сделать для того, чтоб выучить Магию Крови?
Судя по выражению лица женщины, она не задумывалась ни о чем, кроме того, как именно оторвать голову эльфу: вверх или в сторону. По хорошему, чародею сейчас надо было испугаться и начать извиняться, оправдываться, говорить о том, что эти слова сказала за него жара, но он не стал. Почему-то мужчина чувствовал в себе великую силу, мощь, сделавшую его способным одним мизинцем уничтожить Киркволл и половину Вольной Марки в придачу. А еще он чувствовал то же, что и всегда, когда видел Мередит разъяренной: подлую похоть. Когда она смотрела на него вот так, со злобой, которая, казалось, могла прожигать дыры в каменных стенах, Орсино думал только о том, как овладеть этой женщиной. Подчинить себе строптивую храмовницу, если на чистоту, было самым заветным и тайным желанием Первого Чародея. Куда всем этим ведьмам, хрупким девчонкам, которые сами ложились под него, тая оттого, что их трахает глава Киркволльского Круга, до сильной и властной Мередит? Куда всем знатным дамочкам, которые увлекали эльфа в укромные уголки на официальных приемах, возбуждаясь при одной мысли о том, что совершают что-то грязное с проклятым магом, до воительницы, что уже два года не позволяет выбрать нового наместника? Куда всем женщинам Киркволла, которых пробовал и не пробовал Орсино до Мередит, в глазах которой была мощь самого океана?
- Ты забываешь свое место, маг! – рявкнула рыцарь-командор, вставая и опираясь кулаками на стол.
- Это ты забываешь свое место, женщина! – слишком быстро, даже для самого себя, Орсино подскочил к храмовнице и, схватив ее за горло, ловко скользнув ладошкой между доспехом и вздернутым подбородком, усадил обратно на стул.
Ошарашенная Мередит, смотрела прямо в огромные глаза эльфа и глотала воздух ртом. Первый Чародей почувствовал, как в паху у него шевельнулось. Стерва, почти ласково подумал он. До чего же она была хороша: зрелая, в самом соку, красивая, как рать демонов желания и опасная, как сам Архидемон. Если бы кто-то, кто мог залезть в мысли Первого Чародея, заявил ему, что это любовь, Орсино не задумываясь сжег бы наглеца.
- Знаешь, Мередит, - на самое ухо, крепко сжимая горло храмовницы, зашептал маг, - я долго думал о том, что с тобой сделать за весь тот ужас, который ты творишь в моем Круге. И, представляешь, я ничего так и не придумал. Как на счет того, чтоб решить это вместе?
Эльф говорил медленно, будто пробуя на вкус каждое слово, тщательно пережевывая их. Еще бы! Уже несколько лет ему так сильно хотелось поделиться этими размышлениями с кем-нибудь. Рассказать о том, что, в отличие от нормальных мужчин, вместо того, чтоб иногда предаваться грезам о соблазнительном женском теле, Орсино продумывал наказание для Мередит.
- Как думаешь, может быть нам стоит посмотреть, как ты будешь вымаливать прощение у моих магов? – улыбнувшись, поинтересовался эльф.
- Тебе это с рук не сойдет! – прохрипела женщина.
Первый Чародей рассмеялся. Если ты до сих пор не можешь отодрать мою руку от своей шеи, как собираешься устроить это самое «не сойдет»? – про себя поинтересовался он, но вслух говорить не стал. Зачем понапрасну расстраивать его рыцаря? Тем более что сам мужчина даже не подозревал откуда в нем такая сила и сколько еще она протянет.
- А может, посадить тебя на цепь? Будешь моей цепной храмовницей, - медленно проведя языком по щеке женщины, спросил Орсино. – Знаешь, как сильно я мечтал о ручном храмовнике, когда только свыкался с Кругом?
- Скорее я посажу тебя на цепь, - видно было, что Мередит изо всех сил старалась не потерять лицо, но паника от понимания неизвестно откуда взявшейся силы в руках мага уже плескалась в глазах цвета моря.
Храбришься, почем зря, про себя усмехнулся эльф. Как это было странно – ощущать под своими пальцами ее горячую кожу, чувствовать на щеке ее нервное дыхание, быть к ней так близко, что можно рассмотреть все неровности немолодой кожи. Это было настолько же странно, насколько опьяняюще. А еще этот запах, запах рыцаря-командора Мередит. Сводящий с ума, терпкий запах. Прикрыв глаза и глухо, нетерпеливо простонав, эльф впился в губы женщины жадным поцелуем, свободной рукой скидывая с нее капюшон и сминая в ладони волосы.

- Орсино, ты решил сбежать от своих проблем в Тень? – раздался раздраженный голос рыцаря-командора, - или ты тепловой удар получил?
Мужчина открыл глаза. Кабинет был все тем же, но вот с Мередит явно что-то не так. Почему она с такой самодовольной физиономией сидит на своем месте? Где паника, покорность и какого демона он стоит перед столом?
- Прости, ты что-то сказала? – прокашлявшись и потирая горло, спросил маг.